you are still yours.
самые мои любимые минуты - перед зыбким синим рассветом, когда остатки сна еще роятся вокруг отяжелевшей теплой головы, путаются в волосах и мелькают неясными, сладко-неуловимыми картинками под прикрытыми веками, а реальность проступает мягкими тенями и приглушенными очертаниями, будто чернильные пятна сквозь промокашку. я тихонько вздыхаю, словно поднимаюсь на поверхность, и неизменно нашариваю знакомые до каждой родинки руки, приникаю к острому твердому плечу, и каждый раз в груди меня захлестывает пронзительно и больно горячая волна нежности, когда М., невнятно бормоча что-то, еще вовсю блуждая в своих сновидениях, инстинктивно прижимает меня к себе и касается губами макушки. я завороженно слушаю ровное дыхание, гулкое биение сердца, и чудится мне, как океаны времени неторопливо движутся наверху, не доходя до нашей комнатушки с несуразным лиловым потолком. М., я, сновидения, брезжущий рассвет, теплая кожа, тихое потрескивание часов, неуклюжие поцелуи - все гаснет, все становится прекрасным и хрупким.
я набираю знакомый номер, окруженная мерцающими огнями аэропорта, мой голос звучит чуть сдавленно среди множества других разговоров, звонков, смеха, среди этого великолепного биения жизни, и весь разноцветный водоворот вокруг тут же замолкает при звуке улыбчиво-мягкого ну здравствуй, моя радость. и я взахлеб рассказываю о Ремарке, о настояществе, о том, как нужно поскорее делать загранпаспорт и отправляться в Стамбул. М. только смеется в ответ, и я почти вижу, как он снисходительно качает головой на все мои глупости. этой осенью мои ладони в его руках совсем не мерзнут. а октябрьский Петербург шлет мне рыжие улыбки из-за мерцающих витрин, за высокими узорчатыми окнами, рассыпался золотыми монетками листьев по паркам, набережным и мостовым, сверкнул закатным солнцем по крышам. и мне тепло от неспешных разговоров, от нескончаемых кофейных кружек, от шуршания листьев под сапогами, от того, что мой старый добрый друг рядом со мной.