you are still yours.
сумерки, дымчатые и влажные, мерцающие и мягкие, точно комки ваты, - самое тревожное время, когда голова тяжелеет от холода, а в груди начинает тихо падать снег, и я ощущаю, что медленно и покорно погружаюсь все глубже в податливую темноту, в спасительное всеобъемлющее ничто. когда такие сумерки кошкой проскальзывают на подоконник, я неизменно сворачиваюсь в кресле, наполняю пространство осторожными звуками, в которых горьковатая печаль, вкрадчивое, почти улыбающееся отчаяние, и устало прикрываю глаза.
на мгновение в город будто врывается дыхание весны, распускаю кудри навстречу теплым ветрам, повязываю разноцветный шелковый платок на шею и тону в чистейшей небесной синеве, умытой звездным светом и шелестящими дождями. по пути домой покупаю охапку крошечных нежно-розовых тюльпанов и, зарываясь носом в пахнущие свежестью прохладные лепестки, пытаюсь вспомнить, как же это - идти легко и прямо, улыбаться тепло и открыто, трепетать внутри от немыслимой красоты вокруг, звенеть, звучать от переливающейся через край наполненности, будто в тебе разбилась склянка с прозрачным светом, и ее содержимое разлилось от пяточек до самой макушки, застыло на кончиках пальцев, и ладони сладко ноют от этой невыразимой нежности. я так хочу вернуться к этому осознанию собственной самости, достаточности, восторгу перед этим необыкновенным миром-в-себе, и все никак не найду нужной тропы, блуждаю, неизменно натыкаюсь в неясные образы-ощущения о рассыпавшихся в пыль серебристых ниточках от сердца к сердцу, и меня тянет все вниз и вниз. когда же я уже смогу оттолкнуться от дна, господи.
от В. неожиданно приходит выбивающее почву из-под ног мне просто плохо без тебя, и покачнувшись, весь мир вдруг расплывается, становится чередой стремительно мелькающих пятен, в межреберье поселяется боль, мне становится дурно, и опускаясь на кафельный пол, я захожусь в беззвучном крике. еще немногим ранее я бы рванулась навстречу, чтобы вернуть себе блеск серо-зеленых глаз, и мягкую улыбку, и ковш большой медведицы на правой щеке, и осторожные прикосновения прохладных сухих ладоней, и колючие поцелуи, рванулась бы не раздумывая, забыв о горечи и болезненном молчании, обо всем, что крушило мои внутренние деревца. но ко мне вдруг приходят иные слова: о том, что люблю стало ошибкой, а мы попросту не может существовать, и еще много-много слов, от которых одним январским днем внутри поселились тишина и падающий снег. роняю голову на ладони, из глаз брызжут горячие слезы, и я умоляю себя изо всех сил: нельзя, нельзя возвращаться к тому, что однажды тебя сломало, там больше нет искренности и чистоты, а ко мне не будут прикасаться из любви, из желания держать в ладонях. я молчу, весь мой мир стал вдруг состоять из молчания, пропастей и лихорадочно выстроенных стеклянных стен.
на мгновение в город будто врывается дыхание весны, распускаю кудри навстречу теплым ветрам, повязываю разноцветный шелковый платок на шею и тону в чистейшей небесной синеве, умытой звездным светом и шелестящими дождями. по пути домой покупаю охапку крошечных нежно-розовых тюльпанов и, зарываясь носом в пахнущие свежестью прохладные лепестки, пытаюсь вспомнить, как же это - идти легко и прямо, улыбаться тепло и открыто, трепетать внутри от немыслимой красоты вокруг, звенеть, звучать от переливающейся через край наполненности, будто в тебе разбилась склянка с прозрачным светом, и ее содержимое разлилось от пяточек до самой макушки, застыло на кончиках пальцев, и ладони сладко ноют от этой невыразимой нежности. я так хочу вернуться к этому осознанию собственной самости, достаточности, восторгу перед этим необыкновенным миром-в-себе, и все никак не найду нужной тропы, блуждаю, неизменно натыкаюсь в неясные образы-ощущения о рассыпавшихся в пыль серебристых ниточках от сердца к сердцу, и меня тянет все вниз и вниз. когда же я уже смогу оттолкнуться от дна, господи.
от В. неожиданно приходит выбивающее почву из-под ног мне просто плохо без тебя, и покачнувшись, весь мир вдруг расплывается, становится чередой стремительно мелькающих пятен, в межреберье поселяется боль, мне становится дурно, и опускаясь на кафельный пол, я захожусь в беззвучном крике. еще немногим ранее я бы рванулась навстречу, чтобы вернуть себе блеск серо-зеленых глаз, и мягкую улыбку, и ковш большой медведицы на правой щеке, и осторожные прикосновения прохладных сухих ладоней, и колючие поцелуи, рванулась бы не раздумывая, забыв о горечи и болезненном молчании, обо всем, что крушило мои внутренние деревца. но ко мне вдруг приходят иные слова: о том, что люблю стало ошибкой, а мы попросту не может существовать, и еще много-много слов, от которых одним январским днем внутри поселились тишина и падающий снег. роняю голову на ладони, из глаз брызжут горячие слезы, и я умоляю себя изо всех сил: нельзя, нельзя возвращаться к тому, что однажды тебя сломало, там больше нет искренности и чистоты, а ко мне не будут прикасаться из любви, из желания держать в ладонях. я молчу, весь мой мир стал вдруг состоять из молчания, пропастей и лихорадочно выстроенных стеклянных стен.