you are still yours.
в моем доме беспорядок, на подоконниках остаются стопки неотправленных писем, горки дешевых вишневых сигарет, обрывки оберточной бумаги, опустевшие кружки и подсвечники с жалостливыми огарками, я все чаще провожу время на теплой кухне, там меньше теней, можно просто открывать кофейные банки и наполнять пространство любимым ароматом, который создает столь необходимую видимость упорядоченности и осмысленности, делает абсурдность чуть мягче, а боль - чуть приглушенней. рассеянно пролистываю книжные страницы тревожными бестолковыми вечерами, поджимая под себя босые замерзшие ступни, все думаю о подлинной красоте сердца, о достоинстве, о честности и бессмыслице, тщетно отгоняю безликих печальных призраков от изголовья, сплевываю горечь напополам с кровью в раковину, позволяю звукам проникать под кожу, они путаются в непослушных волосах, остаются крохотными звездочками где-то у основания шеи. музыка, горы, книги - вот и все, пожалуй, имеющиеся у меня обезболивающие, да еще тихий смех моей прекрасной В., да еще бесформенные серые сны.
в рабочих делах - едва контролируемый хаос, от которого чуть сильнее поджимаются обветренные губы, чуть сильнее сдвигаются брови. иногда я прикрываю глаза в надежде, что когда открою их снова, с облегчением пойму, что все это просто затянувшийся дурной сон. но сон никак не заканчивается, и я боюсь заглядывать глубже поверхности, беспомощно собираю проблески света, кутаюсь в шарфы и, немея от неотвеченных вопросов, от невыносимой легкости, с которой можно оказаться вдруг одному среди сомнений, среди выцветших обещаний и признаний, мучительно и молчаливо смотрю на оборванные серебристые нити, те самые, которые, как мнилось мне, протягиваются волшебством от сердца к сердцу. над городом стремительно несется отяжелевшее небо в серых акварельных разводах, а внутри накрепко захлопываются двери и гаснут огни.
в рабочих делах - едва контролируемый хаос, от которого чуть сильнее поджимаются обветренные губы, чуть сильнее сдвигаются брови. иногда я прикрываю глаза в надежде, что когда открою их снова, с облегчением пойму, что все это просто затянувшийся дурной сон. но сон никак не заканчивается, и я боюсь заглядывать глубже поверхности, беспомощно собираю проблески света, кутаюсь в шарфы и, немея от неотвеченных вопросов, от невыносимой легкости, с которой можно оказаться вдруг одному среди сомнений, среди выцветших обещаний и признаний, мучительно и молчаливо смотрю на оборванные серебристые нити, те самые, которые, как мнилось мне, протягиваются волшебством от сердца к сердцу. над городом стремительно несется отяжелевшее небо в серых акварельных разводах, а внутри накрепко захлопываются двери и гаснут огни.