you are still yours.
бежать во весь дух среди высоких, по пояс, налитых золотом колосьев пшеницы, сбрасывая с себя тяжелые мысли и тревожные сомнения, скидывая с плеч лихорадочные шепотки и глупые, глупые желания, ощущать каждым сантиметром кожи прозрачную патоку зыбкого летнего заката, когда травинки истончаются, плывут в дурманном мареве, а ладони, кажется, светятся изнутри, задирать голову вверх, пытаясь вобрать в себя огромное небо, океаны воздуха и чистейшую, незамутненную тишину, будто весь мир затаил дыхание - все это так правильно, так необходимо.
мы разворачиваем любовно приготовленные О. бутерброды, пальцы липкие от клубничного сока, на голых коленках шершавые следы земли и трогательные царапинки, вслушиваемся в нежнейшее шуршание колосков и до самого захода солнца валяемся на пледе - клетчатого островка посреди бескрайнего пшеничного моря. а когда на небе загораются звезды - мерцающие глазки в пурпурно-лиловой глубине - можно долго-долго лежать на спине, тихонько напевать волшебные песенки и ощущать, как целый мир, расплывающийся в синеватых сумерках, звонкий, пьяный этой июньской оглушительной ночью, откликается на эти неуклюжие напевы, сворачивается клубком в ямке над ключицей. развязываются вдруг тугие узелки внутри, стала ровнее гладь, и все лишнее, все, что тянет вниз и приносит беспокойные сны на рассвете, забилось на самый пыльный чердак, отступило назад, давая дышать и быть трепетно, восторженно живым.
мы разворачиваем любовно приготовленные О. бутерброды, пальцы липкие от клубничного сока, на голых коленках шершавые следы земли и трогательные царапинки, вслушиваемся в нежнейшее шуршание колосков и до самого захода солнца валяемся на пледе - клетчатого островка посреди бескрайнего пшеничного моря. а когда на небе загораются звезды - мерцающие глазки в пурпурно-лиловой глубине - можно долго-долго лежать на спине, тихонько напевать волшебные песенки и ощущать, как целый мир, расплывающийся в синеватых сумерках, звонкий, пьяный этой июньской оглушительной ночью, откликается на эти неуклюжие напевы, сворачивается клубком в ямке над ключицей. развязываются вдруг тугие узелки внутри, стала ровнее гладь, и все лишнее, все, что тянет вниз и приносит беспокойные сны на рассвете, забилось на самый пыльный чердак, отступило назад, давая дышать и быть трепетно, восторженно живым.