you are still yours.
эти дни полнятся запахами, в которых - пьянящая весна, робкие надежды и тончайшие акварельные сны. в рабочем кабинете витает сиреневый дурман, от которого так сладко кружится голова, и совершенно путаются мысли. я опускаю лицо в облако нежных сиреневых лепестков, не могу надышаться их прохладным ароматом, заодно пряча покрасневшие от теплых, ласковых слов В. щеки, они звучат как чудесная музыка из доселе невиданного мной мира.
улыбаюсь очень правильным, ободряющим сообщениям от старого друга и удивляюсь тихонько, как же хорошо меня понимают, как же меня поддерживают, он делится со мной грандиозными планами на лето: Кельн, Амстердам, Париж, - а я только и могу, что писать неуклюжие благодарности в ответ и жалеть, что не могу обнять. пятничный вечер знаменуется корзинкой клубники, а уж от нее исходит запах близкого уже изумрудного дымчатого июня, летних тропинок и сокровенных желаний, написанных второпях кривым почерком в блокнот, произнесенных горячим шепотом в подушку на рассвете. мама садится за стол напротив, в ее серебристых волосах - закатное золото, а в глазах - мерцающая грустинка, и мне вдруг становится пронзительно нежно, будто прозвучал аккорд давно забытой любимой песни.
слушая знакомый голос в трубке приглушенным, наполненном тенями утром, я в очередной раз явственно ощущаю пройденный рубеж, нет места шагам назад, это надтреснутость, которой вряд ли теперь обрести цельность, обреченная, почти торжественная законченность, нет, окончательность, и от нее становятся чуть сгорбленнее плечи, чуть виднее горькие складочки около губ. заканчиваю разговор и долго-долго сижу на подоконнике со всегдашней кружкой с кофе, наблюдая за оживающим после ночной тишины городом, раскинувшимся внизу.
мне верится, что однажды все станет кристально ясным, и будет сделан правильный выбор, выбран правильный поворот на перекрестке, лишние слова растворятся в осмысленности, а лишние жесты останутся лишь в тягостных снах.
улыбаюсь очень правильным, ободряющим сообщениям от старого друга и удивляюсь тихонько, как же хорошо меня понимают, как же меня поддерживают, он делится со мной грандиозными планами на лето: Кельн, Амстердам, Париж, - а я только и могу, что писать неуклюжие благодарности в ответ и жалеть, что не могу обнять. пятничный вечер знаменуется корзинкой клубники, а уж от нее исходит запах близкого уже изумрудного дымчатого июня, летних тропинок и сокровенных желаний, написанных второпях кривым почерком в блокнот, произнесенных горячим шепотом в подушку на рассвете. мама садится за стол напротив, в ее серебристых волосах - закатное золото, а в глазах - мерцающая грустинка, и мне вдруг становится пронзительно нежно, будто прозвучал аккорд давно забытой любимой песни.
слушая знакомый голос в трубке приглушенным, наполненном тенями утром, я в очередной раз явственно ощущаю пройденный рубеж, нет места шагам назад, это надтреснутость, которой вряд ли теперь обрести цельность, обреченная, почти торжественная законченность, нет, окончательность, и от нее становятся чуть сгорбленнее плечи, чуть виднее горькие складочки около губ. заканчиваю разговор и долго-долго сижу на подоконнике со всегдашней кружкой с кофе, наблюдая за оживающим после ночной тишины городом, раскинувшимся внизу.
мне верится, что однажды все станет кристально ясным, и будет сделан правильный выбор, выбран правильный поворот на перекрестке, лишние слова растворятся в осмысленности, а лишние жесты останутся лишь в тягостных снах.