я смотрю из-под устало прикрытых ресниц на мою тоненькую, как былинку, В. всю в облаке из утреннего сияния и белоснежной мучной пыли, с разноцветными от яичных красок ладошками и спутанными колечками золотистых волос, погружаюсь в запахи ее пространства - ненавязчивой простоты, вербеновых духов и сахарной пудры, - и чувствую, как на горле развязывается тугая лента нервозности, отступают от моих босых ступней досадливые серые тени. бережно повязанный пучок вербы, вспыхнувший вдруг под легкими прикосновениями солнечных лучей мягким светом, пушистое покрывало и тихие, доносящиеся сквозь рассыпающуюся влажными отблесками дымку слова поспи еще, сегодня нам не нужно никуда спешить, огромные чайные кружки с расплескавшимся весенним утром, неспешные разговоры до самого зыбкого синеватого рассвета, залитый чистым апрельским небом балкон и подоконники, на которых я часами просиживаю, свернувшись в клубок, сладкий абрикосовый дурман в воздухе, закатное золото, ленивой патокой растекшееся по трамвайным рельсам. несмело подхожу, крепко обнимаю худые острые плечи и шепчу куда-то в теплую ямку под ключицей с загадочным узором из крошечных родинок: как же я тебя люблю, моя прекрасная женщина, как же хорошо, что ты у меня есть.
осторожно, на ощупь ступаю по кромке темной холодной воды, под ногами - целый океан влажной выжелтевшей травы, а над головой - очередной поток будущностей, робких желаний, сладкого до боли ожидания, от которого по ночам спится совсем тревожно, совсем беспокойно. колокольчиковая звонкость и слезная нежность. я совсем, совсем забыла, как это - протягивать ладони со всеми своими саднящими царапинками, со всей своей принадлежностью и мировостью, со всеми птицами и оголенными деревьями, тягостными горячечными снами и тропами, неясными наваждениями и мокрыми шепотами в подушку, протягивать, зажмуриваться крепко-крепко от боязни сделать поспешный шаг и провалиться в пустоту, и все же, все же признаюсь себе, что мне хочется именно так, потому что это мотыльковое доверие, хрупкое, как рассветные сны, это проходящие сквозь все мое существо снопы света, это больше, чем больные убогие привязанности, целая история из слов, порывов, прозрачной на просвет нежности, которая все равно останется со мной, что бы ни произойдет дальше. мне хочется завернуться в это прикосновение, внимательный блеск серо-зеленых глаз как в самое мягкое на свете одеяло, прикрыть воспаленные веки и забыться снами, в которых не будет печальных невозможностей.
смаргиваю подступающую к глазам боль, какая рождается, когда глухота застревает где-то слева: то горят старые подгнившие мосты. закрываю все мои двери от ледяных сквозняков, складываю ладони вокруг своих светлячков, чтобы их не задела ненароком одуряющая, лихорадочная глухота, заделываю дыры и щели от призраков, которые были живыми лицами в других жизнях, кажется. это больное неприсутствие так унизительно, эти дешевые жесты и разыгранные сценки так пошлы, что от ярости белеют пальцы, а к вискам приливает горячей волной кровь. все мои миры замерли, покрылись тоненькой корочкой, чтобы не достали их неуклюжие грубые пальцы, не тронули больше изуродованные навязчивые одержимости. пульсирующая, набухающая точка невозврата.
вдох-выдох.